А.В. Левченко (Пермь)

Нравственный «беспредел» в современной России

Насилие является вечным спутником человечества, как бы ни относились к нему отдельные индивиды. Оно «входит в реестр негативных ценностей; оно есть крайнее выражение зла» . Мы понимаем насилие как внешнее принуждение одних людей или их групп по отношению к другим с целью навязывания определенной модели поведения. Человечество всегда пыталось контролировать насилие, но далеко не всегда ему это удавалось.

Неконтролируемое насилие на тюремном арго емко называется «беспределом». По высказыванию авторитетного исследователя тюремной субкультуры А.Н. Олейника, «беспредел» возникает в условиях невозможности или неспособности индивида влиять на ситуацию, в которой он находится, и на выбор правил игры . Если в случае социального конфликта обе стороны признают некоторые ценности, то в ситуации «беспредела» признается только одно право ? право сильного. В местах лишения свободы в этой ситуации мельчайший конфликт представляет собой угрозу порядку повседневной жизни. Так, даже случайные толчки, словесные оскорбления, отказ выполнять требования минимальной гигиены, отказ прекратить курение во время коллективного просмотра телевизора по просьбе других заключенных способны вызвать жестокие драки, что приводит к нарушению существующего порядка .

Социальными условиями, порождающими «беспредел» в мире за колючей проволокой, являются:

1) постоянная ротация заключенных в СИЗО, не позволяющая установиться персонифицированным отношениям;

2) вседозволенность «бугров» ? представителей осужденных, следящих за порядком и дисциплиной среди остальных заключенных;

3) вероятность беспредела особенно велика в больших исправительных учреждениях, когда неформальные способы организации повседневной жизни оказываются неэффективными ввиду большого числа участников взаимодействий .

С 90-х гг. прошлого столетия термин «беспредел» стал широко использоваться не только в местах лишения свободы, но и за их пределами для описания специфических ситуаций, возникающих в постсоветской России. По-видимому, он вошел в словесный оборот под влиянием криминализации российского общества. Она проявляется не только в росте численности преступного сообщества и в развитии организованной преступности. Но и в том, что многие российские граждане, не имеющие никакого отношения к преступному сообществу, в хаотичных условиях «первоначального накопления» и перехода к рыночным отношениям стали воспроизводить модель поведения, которую можно характеризовать как правовой нигилизм (попросту «беспредел»).

А.Н. Олейник констатирует, что человек, впервые попадающий в постсоветскую Россию, будет неприятно удивлен высоким уровнем повседневной агрессии, которая не обязательно принимает явно противоправные формы. Участились конфликты, грубость и оскорбления в общественном транспорте и в иных местах массового скопления людей. Во взгляде случайного прохожего чаще заметен страх и неприязнь. Агрессия материализуется и в участившихся будничных драках. Социологический опрос показал, что трое из четырех мужчин-россиян и каждая третья россиянка имеют опыт участия в драках. Обычный россиянин дерется в среднем один раз в год. 9% россиян дрались в течение месяца, предшествовавшего социологическому опросу .

Агрессия теперь заметней присутствует в ненормативной лексике, используемой представителями различных социальных и возрастных групп . Наряду с ненормативной лексикой в речь входят как слова из повседневного тюремного арго («фрайер», «шестерка», «опустить» и др.), так и из бандитского «новояза» («кинуть», «развести», «бабло» и др.).

Разумеется, и в советские времена большинство россиян не разговаривали на языке Шекспира и Пушкина. Но именно на рубеже 80?90-х гг. минувшего века отмечается явная «криминализация языка». Как известно, наряду с коммуникативной и познавательной функциями язык выполняет и функцию социальной идентификации. На основании того, как человек формулирует свои мысли, на основании его интонации, жестов, мимики и, конечно же, его лексического запаса, можно с известной долей вероятности определить, к какой социальной группе принадлежит индивид.

Из произведений В. Шаламова известно, что изменения в тюремный арго вносила лишь элита уголовников . Несомненно, нормы и правила криминального мира не остаются неизменными. Но, учитывая цену слова в уголовном мире осмелимся предположить, что, по-прежнему, изменения тюремного арго контролируются уголовными авторитетами и затем проникают вовне. Криминализация современного российского языка стала возможной, на наш взгляд, благодаря размытости границ между преступным сообществом и остальной частью общества в России. Криминализацию языка тонизируют также возрастание влияния криминалитета в официальной сфере и коррумпированность чиновничества.

Причины размытости границ между криминальным сообществом и остальной частью общества в России следует искать не только в настоящем, но и в прошлом. По мнению И.М. Клямкина и Л.М. Тимофеева, Россия издавна утверждала себя как могучая военная держава. Платой за державное величие была бедность большинства населения страны. Бедность большинства населения, затруднявшая пополнение казны, создавала проблему содержания многочисленного управленческого аппарата, что порождало коррупцию на протяжении многих веков российской истории. Все политические режимы (включая и такие жестокие, как режимы Ивана Грозного, Петра Великого и Иосифа Сталина) капитулировали перед проблемой, сформулированной в высказывании Н.М. Карамзина «воруют, все воруют» . Советская власть пыталась подавить коррупцию, но ни насилие, ни всеобщий страх, ни идеологические догмы не смогли излечить общество от этой хронической болезни. «Более того, ? констатируют И.М. Клямкин и Л.М. Тимофеев, ? получился обратный эффект. Подавление прав частной собственности и превращение всех граждан в государственных служащих создали для коррупции и теневой экономики такую благоприятную среду, какой никогда не было за всю прежнюю историю России» .

Результаты преобразований в постсоветской России разочаровывают. Военно-политическая мощь страны утрачена, уровень жизни большей части общества очень низок, а коррупция и теневой бизнес развиты еще больше, чем при «развитом социализме» . У нас еще живы иллюзии относительно эффективности союза моральной и карательной силы, и в обществе доминируют морально-репрессивные установки. Как нам представляется, ответить на вопрос «почему это так» мы не сможем, не выяснив значения государства для России. По мнению А.С. Ахиезера и В.В. Ильина, история России синонимична истории российского государства. И это обусловлено рядом объективных факторов.

Во-первых, на своем форсаже, ввиду затратного хозяйствования в районах критического земледелия, Россия является страной со скудным прибавочным продуктом, остро нуждающимся в необходимой редистрибьюции. Результат этого ? авторитарная организация управления.

Во-вторых, наше Отечество ? это страна, испытывающая непрерывный, жесткий колонизационный натиск с различных направлений. Вследствие этого жизневоспроизводящие циклы России были милитаризованы.

В-третьих, Россия ? страна с экстенсивным типом хозяйствования и с невысокой плотностью населения. Для налаживания оперативного управления огромными территориями она не могла избежать ставки на жесткие властные технологии .

Следовательно, государство в России исторически было важнейшим условием выживания общества. Отсюда и этатизм, и убежденность в необходимости насилия во имя государственных интересов. Крах политического режима, ослабление государства нередко ввергали страну в пучину нового насилия. Так было в период Смутного времени, во время всех трех русских революций начала ХХ в., а также и после распада СССР.

Рискнем утверждать, что значительная часть российского общества всегда воспринимала насилие как необходимый эффективный инструмент государственной жизни. Н.А. Бердяев, например, полагал, что только большевики могли положить предел нарастающей после февраля 1917 г. дезорганизации и анархии (а значит, и крови). Большевики установили диктатуру, т.е. победили насилие насилием.

Модель отношений между государством и обществом в России носит маятниковый характер на протяжении всей истории Отечества. Преодоление дезорганизации, подавление преступности, укрепление обороноспособности страны традиционно сопряжено в России с централизацией, авторитаризмом (тоталитаризмом) и укреплением репрессивного аппарата. Политические режимы Ивана Грозного, Петра I и Иосифа Сталина являются ярким тому подтверждением. Однако напряжение общества, вызываемое укреплением диктаторского государства, не бывает бесконечным. Чтобы быть диктатором, необходимо обладать рядом исключительных личных качеств. Кроме того, политика репрессий не может быть популярной на протяжении длительного периода времени. Особенно, если эта политика направлена против большей части общества. Поэтому наиболее жесткие политические режимы неизбежно в российской истории сменялись периодами более мягкой политики, результаты которой тоже далеко не бесспорны .

Особенностью отношений между государством и обществом в современной России является их взаимное отчуждение. Между гражданами и государством в постсоветской России существует компромисс, носящий негативный характер. По мнению А.Н. Олейника, современное российское государство отказывается от помощи собственным гражданам, предоставляя взамен определенную свободу . Граждане скептически относятся к способности государства оказать им реальную поддержку в повседневной жизни. Они чувствуют себя наименее защищенными законом именно в отношениях с государством.

При возникновении конфликта между частным лицом (или частной фирмой) и государством, позиции первого всегда заведомо проиграны, какими бы значительными ресурсами оно ни обладало. Пример тому ? случай с группой «Мост» и средствами массовой информации, подконтрольными этой группе . Недоверие в современной России к официальному правосудию настолько велико, что многие постсоветские граждане не видят смысла в финансировании системы юстиции, несмотря на разгул преступности в стране . Неверие в официальное правосудие обусловливает (хотя это и не единственная причина) высокий уровень преступности, в том числе и латентной.

Негативный компромисс граждан с государством носит временный характер, так как история России ? это постоянные колебания между двумя полюсами: от преобладания центробежных сил к преобладанию центростремительных. А.С. Ахиезер выделяет в российской истории от Киевской Руси до 90-х гг. ХХ в. два цикла, состоящих из семи этапов каждый :

На наш взгляд, идея циклического развития России верна и для постсоветской истории Отечества. В частности, мы ранним соборным идеалом полагаем период правления Б.Н. Ельцина, а умеренным ранним авторитарным идеалом ? правление В.В. Путина (выстраивание властной вертикали, борьба с чеченским сепаратизмом и т.д.).

Как полагает А.Н. Олейник, экстраординарный дуализм в отношении постсоветских людей к собственному государству проявляется в том, что, с одной стороны, в России наблюдается недоверие к государственным институтам в целом. С другой стороны, постсоветские люди не способны избавиться от такого государства, в котором материализуется их собственный образ жизни, их собственные взгляды и поведение .

Одним из признаков постсоветского периода является то, что организованная преступность не просто существует. Она является конкурентом современному российскому государству, как в борьбе за ресурсы, которые в России огромны (но, тем не менее, ограничены), так и за обеспечение порядка на основе правил, понятных населению. Эта борьба, как и борьба различных группировок организованной преступности за передел сфер влияния, не может быть бескровной. Пока эта борьба продолжается и требует напряжения сил у ее участников, возможен рост неорганизованной преступности, в том числе рост и всякого рода «отморозков» и «беспредельщиков». Победа государства в войне с организованной преступностью (как и любой другой) в относительно краткие сроки возможна только путем создания подавляющего превосходства в силах и использования неограниченного насилия. Но это чревато возрождением диктатуры полицейского государства, в котором власть будет принадлежать вчерашним бандитам. В итоге произойдет повторение пройденного.

Способна ли Россия когда-нибудь разорвать замкнутый круг насилия, часто ничем де-факто не ограниченного, т.е. «беспредела»? В настоящее время мы не видим ответа на этот риторический вопрос.

Гусейнов А.А. Насилие // Этика: Энциклопед. словарь. М., 2001. С. 303.

Олейник А.Н. Тюремная субкультура. М., 2001. С. 146.

Там же. С. 146?147.

Там же. С. 149?150.

Олейник А.Н. Тюремная субкультура. М., 2001. С. 253?254.

Матерные выражения, констатирует А.Н. Олейник, чаще других используют россияне в возрасте от 20 до 29 лет и от 40 до 49 лет. Там же. С. 253.

 Шаламов В. Шоковая терапия. Хабаровск, 1990. С. 152.

Достаточно вспомнить сакраментальную в этом мире фразу «за базар ответишь», которая может произноситься как утвердительно, так и в качестве вопроса.

Клямкин И.М., Тимофеев Л.М. Теневая Россия. М., 2000. С. 283?284.

Клямкин И.М., Тимофеев Л.М. Теневая Россия. М., 2000. С. 284.

Там же. С. 286.

Ильин В.В., Ахиезер А.С. Российская государственность: истоки, традиции, перспективы. М., 1997. С. 133?135.

Достаточно вспомнить ближайших преемников Петра I – Екатерину I (1725–1727 гг.) и Петра II (1727?1730 гг.) с их никчемными, на наш взгляд, царствованиями .

Олейник А.Н. Указ. соч. С. 228.

Олейник А.Н. Указ. соч. С. 228.

Там же.

Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. М., 1997. С. 799.

Олейник А.Н. Указ. соч. С. 369?370.