И.В. Рязанов (Пермь)

Дискурс насилия и ненасилие над дискурсом в археологии М.Фуко

Я не говорю, что гуманитарные науки возникли из тюрьмы. Но если они смогли образоваться и произвести во всей структуре знания известные глубокие изменения, то потому, что они были сообщены спецификой и новой модальностью власти.

М . Фуко

Как известно, археологический период творчества Мишеля Фуко заканчивается проблематизацией отношений между дискурсивными и недискурсивными практиками в общем пространстве знания. Итоговый вопрос его работы «Археология знания» заостряет проблему следующей формулировкой: «Как возможна в пространстве знания археология недискурсивных практик? Насколько археологический метод описания подходит для исследования недискурсивного?»

Необходимо отметить, что вся интенция археологии как проекта исследования дискурсивных практик была направлена на преодоление структурализма в форме структурной лингвистики, чьи методы столь широко распространены при исследовании различных артефактов культуры. Поэтому главное различие между ними заключается в дифференциации связи «дискурс ? дискурсивные практики» и «язык ? речевая деятельность».

В структурной лингвистике язык ? «не деятельность говорящего. Язык ? это готовый продукт, пассивно регистрируемый говорящим» . В археологии позитивность дискурса ? не более чем правила трансформации, да еще и связанные определенным образом с недискурсивным. И наоборот, определенная свобода говорящего в лингвистике для дискурса оборачивается исчезновением говорящего и пишущего субъекта и личной несвободой внутри дискурсивных формаций, где субъект, не зная того, подчинен позитивности конкретных дискурсивных практик.

Структурализм Фуко ? это дискурсивный структурализм, изменивший структуру посредством переинтерпретации природы понимания предмета и объекта структурной лингвистики. В этом смысле дискурс представляет собой разрыв между предметом и объектом лингвистики и способ, которым данный разрыв приобретает не менее научный статус, чем наука о языке.

Первое положение, которое мы получаем, обратившись к анализу темы насилия в археологии Фуко, может быть сформулировано следующим образом. Маргинальная герменевтика не является альтернативной моделью какой-либо иной герменевтики, а представляет определенный способ анализа и интерпретации мутаций конкретного дискурса. Ее задача заключается в том, чтобы избавить проблему соотношения языка и интерпретации от метафизической зависимости. Деонтологизация языка структурирует маргинальный дискурс и образует на археологическом уровне такую конструкцию, как «порядок дискурса», который содержательно будет связан с производством дискурса и определенными характеристиками дискурсивной среды.

Тема маргинальности сфокусирует определенным образом проблему связи дискурсивного и недискурсивного, и такой конструкт, как «порядок дискурса», обнаружит археологию недискурсивного, представленную у Фуко следующей гипотезой: «в любом обществе производство дискурса одновременно контролируется, подвергается селекции, организуется и перераспределяется с помощью некоторого числа процедур, функция которых ? нейтрализовать его властные полномочия» . Тем самым, маргинальная структурная категория «порядок дискурса» определяет способ связи дискурсивного и недискурсивного, а позитивность конкретных дискурсивных практик в аспекте вводимой гипотезы ? не что иное, как структура недискурсивного.

Исходя из этого, анализ социокультурного механизма, направленного на регуляцию, контроль и ограничение дискурсивных практик, можно с полным правом понимать как анализ измененной позитивности, как проблему, соединяющую, с одной стороны, дискурс насилия, а с другой ? насилие над самим дискурсом. В первую очередь, в структуре недискурсивной позитивности выделяются системы исключения, к которым относятся следующие ниже формы.

Прежде всего, это запрет, представленный такими типами, как табу на объект, ритуал обстоятельств и исключительное право субъекта на дискурс. Все три типа запрета в позитивном динамизме недискурсивного создают «сложную решетку», ограничивающую дискурсивные практики, связанные с запретами в сфере сексуальности и политики. Поэтому на вопрос, поставленный выше, Фуко отвечает проектом анализа недискурсивной позитивности. Другими словами, происходят переинтерпретации проблемы соотношения языка и интерпретации на основе измененной маргинальности дискурсивных практик с недискурсивными.

К системам исключения относятся также процедуры «разделения и отбрасывания». Именно они, применительно к дискурсу безумия, переносят позитивную дискурсивность на недискурсивную, что, в итоге, рационализирует язык безумия. Маргинальное положение безумия, положение на пределе взгляда и языка, полностью перемещает его на территорию рацио, что позволяет, с одной стороны, противопоставить разум и безумие, а с другой ? подготовить безумие к классификации его видов. Таким образом, невозможность дискурса безумия циркулировать в дискурсивной среде ? это историческая возможность дистанцирования разума и безумия и возможность перехода дискурсивного безумия в безумие недискурсивное. Потеряв свою природу, безумие оказалось замещенным таким означающим, как рацио.

Оппозиция истинного и ложного ? еще одна из таких систем. Связь дискурсивного с недискурсивным, анализируемая через оппозицию истинного и ложного, ставит вопрос о «воле к истине». Как маргинально-герменевти-ческий конструкт, «воля к истине» эксплицируется на границу маргинального смысла, с одной стороны, системы исключения которого опираются на институциональную поддержку и различные дискурсивные и недискурсивные практики, а с другой, «эта воля воспроизводится благодаря тому способу, каким знание используется в обществе» .

Археология знания, благодаря наложению отношений воли и знания друг на друга, осуществляет, таким образом, функцию принудительности, которая позднее образует генеалогическую связку «власть ? знание». Взятая в качестве структурного компонента недискурсивной позитивности, «воля к истине» составляет общий механизм социокультурной регуляции.

Измененная маргинальность специфицирует не только системы исключения, гарантирующие позитивность Власти и Желания в недискурсивном, но и Событийность и Случайность дискурсивности, поскольку связь дискурсивного с недискурсивным представлена в маргинальной герменевтике как отношение внешнего и внутреннего. Различие между ними в порядке дискурса ? это различие в самой структуре маргинальной позитивности, так как возможность их выделения и противопоставления существует благодаря концепту маргинального.

К внутренним механизмам регуляции и контроля дискурса относятся «процедуры, которые действуют скорее в качестве принципов классификации, упорядочивания, распределения» . Анализ их маргинальной позитивности позволил Фуко выделить принципы комментария, автора и дисциплины.

Категория «порядок дискурса», анализируемая в аспекте механизма социокультурной регуляции, включает в свою маргинальную структуру системы ограничения, определенные понятиями ритуала, дискурсивного сообщества, разного рода доктрин и социального присвоения дискурса. Таким образом, различие в функционировании систем ограничения имеет условный характер и образует в итоге «некие великие процедуры дискурсивного подчинения» .

Археология недискурсивного в концепте «порядок дискурса», тем самым, определит условия, при которых возможен анализ процедур дискурсивного подчинения. Эти условия существуют, подчиняясь второй гипотезе мыслителя, связанной с темой стирания реальности дискурса. Именно эта гипотеза в генеалогическом анализе дисциплинарных практик соединит позднее археологию недискурсивного с генеалогическим единством недискурсивной позитивности власти и знания. Исходя из этого, становится понятным, что «порядок дискурса» намечает стратегический поворот, в соответствии с которым археология недискурсивного трансформируется в структуру измененной позитивности.

Археология недискурсивного, репрезентированная темой стирания дискурса, имеет основополагающее допущение, связывающее основные темы западной философии с механизмом социокультурной регуляции дискурса. Не является ли в таком случае сама философия следствием общего механизма принуждения и исключения? Условием для постановки подобного вопроса может быть только маргинально-герменевтический подход, изменяющий дискурсивную позитивность в позитивность недискурсивную. В любом случае, европейская мысль «не переставала заботиться о том, чтобы для дискурса оставалось как можно меньше места между мыслью и речью».

В проекте по истории безумия дискурс уже исчезал, создавая прецедент маргинальной топологии. Он был уже противопоставлен как «внутреннее для внешнего и внешнее для внутреннего» разуму и языку, что собственно и определяло во многом его археологическую реконструкцию. Поэтому стирание дискурса в качестве допустимой гипотезы прямо соответствует логике той модели, что уже применялась для его исследования одной из его форм. Другими словами, «стирание реальности дискурса» подчинено маргинально-герменевтической структуре, в которой способы такого стирания будут связаны с основополагающими для философии темами.

К первому способу относится «тема основополагающего субъекта», которая на протяжении всего археологического периода критически переосмысливалась по отношению к общей теории высказывания, поскольку в философии языка статус высказывания был связан с субъектом акта высказывания либо с критикой историко-трансцендентальной связи субъекта и языка, как это имело место в феноменологии.

Второй способ представлен темой «изначального опыта» как изначального «шепота» смысловых значений, образующих для философии в форме cogito условия репрезентации языка через бытие уже существующего смысла вещей. «Назад к самим вещам» как феноменологическая программа есть, таким образом, программа, направленная на стирание реальности дискурса, поскольку связь вещей и слов в философии для дискурса не более чем «скромное чтение».

Третий способ характеризуется темой «универсальной медиации», устраняющей реальность дискурса движением логоса, поскольку «этот логос является на деле не чем иным, как уже сказанным дискурсом». Отсюда в самом отношении «логос ? дискурс» заложена проблематизация онтологизации и деонтологизация языка, которая при переносе на археологию дискурсивного способна прояснить место философии в общем механизме социокультурной регуляции.

Если, как отмечает Фуко, дискурс ? это не более чем игра (в первом случае ? письма, во втором ? чтения, в третьем ? обмена), то в игре этих составляющих философия способна стереть реальность дискурса как реальность семиотического, поскольку она сама определенным образом связана с природой недискурсивного. Философия репрезентирует реальность логоса, аннулирующего дискурс, как реальность означающего, поэтому в археологическом смысле философия ? это мета-игра форм недискурсивной репрезентации, по отношению к которым дискурс всегда попадает только на уровень означающего. Дискурс в механизме социокультурной регуляции ? это игра, а философия ? мета-игра всей совокупности знаковых систем.

Таким образом, природа насилия и разнообразие форм его исторического существования в культуре непосредственно принадлежат природе самого языка, а также механизму социокультурной регуляции дискурсивных практик, образующих в итоге способ соединения Власти и Знания в каждом конкретном обществе.

Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики. Екатеринбург, 1999. С. 21.

Фуко М. Порядок Дискурса // Фуко М. Воля к Истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996. С. 51.

Фуко М. Порядок Дискурса // Фуко М. Воля к Истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996. С. 57.

Там же. С. 59.

Там же. С. 75.