В.М. Шемякинский (Пермь)

Рациональное и иррациональное в виде насилия

Широко известен ответ А. Эйнштейна на вопрос о том, почему в науке всегда находят ответ на любые проблемы, тогда как в обществе до сих пор не найдено решение проблемы войны и мира. «По-видимому, ? в свойственной ему лаконичной форме сказал великий физик, ? это происходит потому, что политика сложнее физики».

Сам факт существования проблемы насилия на протяжении всего существования человеческого рода свидетельствует о ее глубокой укоренен-ности в самой природе человека. Если в животном мире существует генетическая программа «не убий себе подобного» («ворон ворону глаз не выклюет»), то в мире людей подобной программы не существует. Жизнь человека была бы невозможна в контексте биологической эволюции: «война всех против всех» привела бы в конечном счете к самоубийству человеческого рода. Но человек выпадает из механизма биологической эволюции, поскольку социальная эволюция есть продолжение биологической, но иными средствами. Именно культурные механизмы ограничивают сферу насилия, обеспечивая выживание человечества.

Но эти культурные механизмы гораздо менее эффективны, чем генетические программы. Они дают сбои, поскольку носят духовный характер, тогда как генетические программы действуют автоматически. Более того, они, как это ни парадоксально, расширяют поле насилия. Акты жертвоприношений в первобытном обществе, суды инквизиции в Средневековье, национальные и религиозные войны ? все эти формы насилия невозможны вне культуры. Где же выход? И есть ли он? От ответа на этот вопрос зависит наше будущее.

Решение проблемы насилия ? императив современности. С изобретением атомного оружия человечество впервые стало смертным, тогда как вопрос «быть или не быть» до ХХ в. касался только части человечества, а не рода человеческого. Известно, что с изобретением пулемета многие люди думали, что войны становятся невозможными, абсурдными, так как стала велика угроза истребительного оружия массового поражения. Нобель, изобретая динамит, считал, что приближает время вечного мира, так как его разрушительная сила делает невозможной возникновение войн. Известно, что многие политические деятели в существовании взаимной атомной угрозы видели и до сих пор видят основную гарантию мира. Р. Рейган как-то сказал, что мы (США и СССР) не доверяем друг другу не потому, что вооружаемся, а вооружаемся потому, что не доверяем друг другу. Но страх самоуничтожения является ненадежной гарантией мира, поскольку сохраняет подлинные причины насилия. Какова же их природа?

Уже Платон и Аристотель расходились в решении вопроса об источнике насилия. Платон считал, что человек от природы не является ни добрым, ни злым. Поэтому изображение насилия на театральной сцене вредно, поскольку формирует зло в человеке. Аристотель доказывал, что в человеческой природе от рождения заложено агрессивное начало, которое устраняется, находит безопасный выход при восприятии сцен насилия. Таким образом, если для одного культура формирует зло, то для другого ? сублимирует его.

Средневековый схоласт Августин Блаженный исключал лобовое столкновение добра и зла, рассматривая зло как несовершенное добро. Иначе говоря, человек зол не по своей биологической природе и не в силу культуры, а потому, что не может найти свое место в мире. Как говорил С. Есенин, что если бы он не был поэтом, то был бы он мошенником или вором. Подобную мысль высказывал и Ф. Достоевский, когда писал, что едва ли не лучшая часть человечества находится в тюрьмах и на каторге.

И. Кант был чрезвычайно осторожен в решении проблемы насилия, подчеркивая, что «из столь кривой тесины, как та, из которой сделан человек, нельзя сделать ничего прямого» . В своей работе «К вечному миру» он выражает сомнение в построении ненасильственного мира: «Война привита, по-видимому, человеческой природе и считается даже чем-то благородным, к чему человека побуждает честолюбие, а не жажда выгоды» . Вместе с тем Кант выражает надежду на поступательное движение человечества к вечному миру. Его надежда основывается на амбивалентном понимании природы человека, на тонком соотношении рационального и иррационального в этой природе.

На критическую философию существенное влияние оказала как философия Ф. Бэкона, так и философия Ж.-Ж. Руссо. Если первый формулирует оптимистическую парадигму науки как инструмента господства человека над природой, то Руссо в этом господстве видит порабощение человека. Рациональная наука ? это путы, закабаляющие природного человека. Если для Бэкона рай, построенный с помощью науки, впереди, то для Руссо ? позади.

Рационализм Бэкона связан с монополизацией науки в сфере культуры. Идея господства науки привела к попытке рационального обоснования морали, искусства, религии. Все сферы духовной жизни общества должны быть обоснованы научным разумом, а если это не удается, то в праве на существование им отказывается. Позитивизм О. Конта наиболее последовательно проводит эту установку. Марксизм берет на вооружение парадигму Бэкона, вынося смертный приговор капитализму и религии. Насилие становится повивальной бабкой старого общества, когда оно беременно новым. Религия осмысляется марксизмом как препятствие на пути прогресса. «Традиции ушедших поколений, как кошмар тяготеют над умами живых», ? таков марксистский приговор нерациональным традициям.

Кант исключает прямое противопоставление науки другим духовным сферам общества. Взаимно ограничивая друг друга, эти сферы автономны и не могут быть редуцированы друг к другу. Проблемы истины, добра и красоты не сводимы и не выводимы друг из друга. Разделение этих сфер открыло новые перспективы в более тонком понимании их взаимоотношения. Стало ясно, что рациональное обоснование ценностей добра, красоты, религии тавтологично и поэтому нелепо. Действительно, ведь, например, теория Маркса при ближайшем рассмотрении не обосновывает добро, а оправдывает зло: нравственно все то, по определению В. Ленина, что способствует построению коммунизма. Рациональная этика марксизма при ближайшем рассмотрении редуцирует духовные ценности к экономическим, политическим и правовым механизмам. При таком подходе к ценностям их причинная трактовка становится единственно возможной.

Но уже ученик Маркса М. Вебер убедительно доказал, что успехи капитализма в западной Европе могут быть поняты только на основе ценностей протестантизма, в соответствии с которыми построены демократические и рыночные механизмы. Политическое же учение Маркса, основанное на парадигме насилия, ухудшает мораль, чем портит человека и исключает построение рая на Земле, о котором как о коммунизме говорит это учение. Заслоняя нравственность политикой, марксизм исключает понимание морали как духовной ценности, несущей в себе свое основание.

С точки зрения Вебера, не причинные механизмы обосновывают духовные ценности, а наоборот, духовные ценности делают возможными построение соответствующих им механизмов. Именно независимость и приоритет духовности в человеческой деятельности ограничивают сферу насилия в жизни общества. Последовательное разделение ценностей и материальных механизмов человеческой деятельности дает возможность проводить нравственную экономику, политику и право. Вписываясь в мир, человек остается свободным, нравственным, духовным существом. Идея ненасилия при этом не подтверждается и не опровергается, а предполагается как непосредственная ценность.

Трансцендентальная философия исходит из определения человека как нравственного существа. Человек вписывается в мир, оставаясь человеком. Механизм эффективного приспособления к миру существенным образом зависит от уровня научного знания, но сохранение человечности определяется нравственностью. Структура научного знания заслоняет его ценностное измерение. Но оно обнажается в эпохи научных революций. Так, например, построение гелиоцентрической системы мироздания сделало явным теологическую основу учения Птолемея. Именно поэтому Коперник долгое время не публиковал свое открытие, в котором дается более тонкое понимание соотношения религии и астрономии, совмещающее науку и религию в рамках дополнительного подхода. Оно сделало возможным не только становление опытно-математического естествознания, но и становление протестантизма. Другой яркий пример: Достоевский, находясь в ссылке, пришел к выводу о том, что нравственную природу идеи прогресса изобрела интеллигенция, чтобы усыпить свою совесть, живя в несправедливом мире нищеты и богатства.

Такое понимание соотношения ценностей и научного знания позволяет более глубоко осмыслить идею ненасилия. Эта идея составляет принцип запрета на насилие как средство решения человеческих проблем. Она носит созидательный характер, открывая новые перспективы в развитии общества. Сужая выбор средств для достижения своих намерений, общество расширяет выбор целей. Если идея насилия бесплодна, жестока и близорука, оставаясь в плену автоматических привычек, и сводит борьбу идей к борьбе носителей этих идей, то идея ненасилия направлена на поиск мирного решения проблем, на устранение причин насилия, а не его конкретных носителей.

Осознание ценностного измерения идеи ненасилия тесно связано с разделением духовного и материального аспектов в деятельности людей. В идее насилия сам механизм насилия заслоняет ценностное измерение человеческой деятельности. Чем сложнее человеческая деятельность, тем труднее обнаружить ценность, лежащую в ее основе. Ведь сама ценность существует вне эмпирического контекста «здесь и теперь». Она безусловна: нельзя быть порядочным только в определенном месте и в определенное время. С другой стороны, любая конкретная деятельность совершается в определенных условиях. Принцип полезности результата деятельности скрывает ценность как ее предпосылку. Не зря говорят: «Победителей не судят!».

Человечество нуждается в культуре, поскольку в биологической природе человека для него нет спасения. Поэтому идеализация Руссо первобытного человека неверна. Но и культура сама по себе еще не гарантирует выживание и развитие человека. Ведь если природные процессы сами по себе носят автоматический характер, то культурные процессы требуют дополнительных усилий, напряжения: раненое животное само себя вылечивает, тогда как любое техническое устройство, вышедшее из строя, нуждается в ремонте.

Но, с другой стороны, ? и это самое главное ? проблема ценностей не является технической проблемой. Она существует вне специального научно-технического контекста, но в более широком контексте культуры. Ценности составляют атмосферу, духовный климат, в котором совершается любая человеческая деятельность. Конечно, каторжный труд раба сам по себе разумен и полезен, но для самого раба он не интересен, обременителен, скучен. Лишь ценностный смысл труда придает ему привлекательность, интерес, любовь. Поэтому Ф. Ницше писал, что если человек знает зачем, то он перенесет любое как.

Любая человеческая деятельность совершается в атмосфере ценностного (духовного) измерения. Уже первобытный охотник совершал определенные ритуалы, связанные с установлением духовного контакта со своей будущей жертвой. Священнослужители освящали землю и бросали первые зерна перед началом работы крестьянина. Эти смыслообразующие акты человеческой деятельности не могут быть поняты с точки зрения биологически понимаемого принципа полезности.

Ценности бессознательны, иррациональны, дологичны, интуитивны. Они коренятся в духовно-эмоциональной сфере и непосредственно переживаются, но не постигаются посредством рефлексии. Им сопутствуют психофизиологические автоматические механизмы, но они качественно отличны и не могут быть редуцированы друг к другу. Ценностное измерение поступка человека исключает его причинно-следственное понимание: знание механизма и результата поступка еще не дает знания об его ценностном измерении. Но именно знание последнего дает понимание самого поступка. В повседневной жизни мы часто сталкиваемся с данной ситуацией, ошибаясь с оценкой поступков других людей, исходя из результатов их поведения. Таким образом, ценностная мотивация поведения человека исключает понимание этого поведения на языке причинной необходимости. Человек ? это субъект, а не объект, и поэтому не может быть понят как звено в автоматической причинной цепи последних.

Последовательно разделяя ценностное измерение жизни людей и механизм их поведения, мы осознаем решающее значение идеи ненасилия для минимизации насилия. Основной порок идеи насилия связан с бессознательным выбором привычных механизмов насилия, которые заслоняют свободу человека, растворяя ее в автоматически действующих причинно-следственных механизмах. Оборачивание метода, связанное с осознанием того, что поведение человека не столько определяется внешней средой, сколько определяется миром ценностей, сделало возможным критическое отношение к привычной идее насилия.

Чем в большем соответствии с идеей ненасилия находится общество, тем меньше сфера насилия. Конечно, жизнь, поступки людей ? это всегда компромисс. Поэтому и говорят, что мы выбираем не между хорошим и плохим, а между плохим и очень плохим. Говорят также, что лучшее ? враг хорошего, что за все надо платить. Люди никогда не достигнут абсолютной истины, добра и красоты. Но если они не будут стремиться к этому, то ложь, зло и безобразное их погубят.

Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 6. М., 1966. С. 14.

Там же. С. 284.