А.А. Скворцов (Москва)

Христианские истоки идеи ненасилия

Одним из самых влиятельных направлений в современной российской этике является теория ненасилия, основная идея которой выражается в категорическом неприятии насилия в качестве вида человеческой коммуникации. Согласно ее утверждению, между моралью и насилием не может быть точек соприкосновения, они ? принципиально противоположные типы человеческих отношений. Действительно, в обыденном языке само слово «насилие» обладает резко отрицательным смыслом, и мало кто в истории философской мысли хвалил насилие как воплощение добродетели. Без обращения к моральной философии, на уровне обыденного сознания совершенно очевидно, что в повседневной жизни мы должны всеми силами избегать применения насилия.

Однако вызывает опасение абсолютизм данной позиции: насилие ? всегда зло, ненасилие ? всегда благо. Тот же самый носитель обыденного сознания вправе спросить: неужели под видом нравственного учения нам предлагают не защищать Родину, не бороться с преступностью, не добиваться улучшения условий жизни? Получается антиномия: насилие следует морально осуждать, но иногда его применять все же надо, или ненасилие ? это идеал, но полное его торжество невозможно. И то и другое утверждение нетрудно доказать, используя при этом аргументы нравственного плана. Этот бесконечный спор нельзя разрешить в рамках одной статьи. Но такой задачи здесь и не ставится. Наша цель ? показать, как подобная антиномия решалась в евангельской этике; в той доктрине, которую сторонники теории ненасилия считают одним из столпов своего учения.

Идея ненасилия древнее Евангелия. Ее истоки восходят к важнейшему понятию индийской философии «ахимса», чей смысл принято понимать как «ненанесение вреда». В связи с этим большого уважения заслуживает проповедь ненасилия М. Ганди, поскольку названные идеи являются частью его национальной культуры. Однако представление о ненасилии, как именно отказ сопротивляться злу силой, пришло в европейскую культуру из Нагорной проповеди Христа. «Идеал ненасилия, сформулированный в Нагорной проповеди Иисуса Христа в качестве средоточия духовных усилий человека, обозначил резкий поворот в истории европейской культуры» , ? отмечает А.А. Гусейнов. В том, что в Евангелии встречаются такие идеи ? нет сомнения. С другой стороны, нет также сомнения в том, что Новый Завет ими не исчерпывается. Очевидно, что христианство показало ненасилие как одну из составляющих подлинной человеческой жизни. Одну, но, очевидно, не единственную! Сторонники ненасилия в защиту своей точки зрения приводят следующие фразы Христа Спасителя: «Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; И кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду…» (Мф., 5: 39?40), «любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас…» (Мф., 5: 44), «все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мф., 26: 52).

Те, кто не согласен с отождествлением Евангелия и теории ненасилия, приводят в качестве доказательства совсем иные фразы Иисуса: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч» (Мф., 10: 34), а также слова Иоанна Крестителя, сказанные воинам: «Никого не обижайте, не клевещите и довольствуйтесь своим жалованием» (Лук., 3: 14). Но спор об отдельных предложениях совершенно бесполезен. Нельзя из Евангелия вырвать пару фраз и выдать их за смысл всего учения. И нельзя свою точку зрения подкреплять просто цитатами из Священного Писания, не вникая в его суть, поскольку при желании все приведенные выше примеры легко оспорить из контекста самого Нового Завета.

Приведем, например, толкование, данное Л.Н. Толстым: «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб (Исход, 21:14), а я говорю вам, "не противься злому", сказано в 38 ст. V гл. Матфея. В стихах же 39 и 40, как бы предвидя те исключения, которые могут показаться нужными при приложении к жизни закона любви, ясно и определенно говорится, что нет и не может быть таких условий, при которых возможно бы было отступление от самого простого и первого требования любви: неделания другому того, чего не хочешь, чтобы тебе делали» . Л.Н. Толстой указывает, что слова Христа имеют абсолютное значение, хотя нельзя не видеть то обстоятельство, что в них говорится об угрозе моей собственной жизни. Но как быть, когда угрожают смертью моим ближним? Далеко не очевидно, что Христос советует нам подставить щеку под удар, предназначавшийся другому, т.е. призывает к ненасильственному сопротивлению.

Для сравнения с толкованием Л.Н. Толстого приведем иное мнение И.А. Ильина: «Призывая любить врагов, Христос имел в виду личных врагов самого человека ("ваших", "вас"; срв. Мтф. 5: 43?47; Луки 6: 27?28), его собственных ненавистников и гонителей, которым обиженный, естественно, может простить и не простить. Христос никогда не призывал любить врагов Божиих , благословлять тех, кто ненавидит и попирает все Божественное, содействовать кощунственным совратителям, любовно сочувствовать одержимым растлителям душ…» . Совершенно иной контекст, не правда ли? И такое толкование тоже имеет право на жизнь. А дальше И.А. Ильин несколько раз, обращаясь к евангельскому тексту, напоминает, какая участь ждет того, кто задумывает зло против детей: «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской» (Мф., 18: 6).

Точно так же различные толкования может вызвать фраза Христа: «все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мф., 26: 52). Она еще не означает, что любой, кто берет в руки оружие ? погибший грешник. Во-первых, поскольку Христос, в отличие от Л.Н. Толстого, ни разу не осудил воинскую службу. Во-вторых, потому что Он сам советует своим ученикам взять меч: «продай одежду свою и купи меч» (Лук., 22: 36). Это фраза отчетливо свидетельствует, что Спаситель отнюдь не был пацифистом. Далее важно понять ситуацию, в которой было сказано про гибель от меча. Христос уже знает о состоявшемся предательстве Иуды и о своей близкой смерти на кресте. Но пророчества должны исполниться: «Ибо сказываю вам, что должно исполниться на Мне и сему написанному: "и к злодеям причтен". Ибо то, что о Мне, приходит к концу» (Лук., 22: 37). Если бы Спаситель желал, Его Отец дал бы Ему «более, нежели двенадцать легионов Ангелов» (Мф., 26: 53). Но этого не требуется, как не требуется бессмысленная гибель его апостолов в схватке с войсками первосвященников. Все уже решено, и Христос будет распят, как бы ни были готовы пожертвовать собой его ученики. Христос прямо говорит об этом тем, кто невнимательно читает Евангелие: «Итак, если Меня ищете, оставьте их, пусть идут. Да сбудется слово, реченное Им: из тех, которых Ты Мне дал, Я не погубил никого» (Иоан., 18: 8?9). Спаситель не желает смерти апостолов и поэтому говорит им: все, кто сейчас взял меч, погибнут.

Но это не значит, что все, кто в истории человечества сражались с оружием в руках, являются законченными злодеями. Подобная точка зрения была свойственна Л.Н. Толстому. Ссылаясь на Тертуллиана, он говорит: «Да и как воевать без меча, который отнял сам Господь? Неужели можно упражняться мечом, когда Господь сказал, что каждый взявшийся за меч от меча погибнет» . Однако Господь не отнимал меча. Он сказал: вложить его в ножны. Но незадолго до этого Он сам приказал ученикам купить мечи. Если бы вывод Толстого был правильным, тогда бы первым, кто погиб от меча, оказался бы апостол Петр, ведь именно к нему были обращены слова Христа. Но Петр не погиб и не стал злодеем; более того, ему были доверены Спасителем ключи от ворот рая. Даже если и предположить, что каждый, кто сражается с оружием в руках, обречен погибнуть, то это не значит, что он преступник, грешник, осужденный на адовы муки. Есть погибшие воины, к которым обращены слова самого Христа: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Иоан., 15: 13).

Все эти исследования в толковании смысла двух евангельских изречений были предприняты, дабы убедительно доказать: нельзя, основываясь на нескольких фразах, делать вывод об однозначном идейном сходстве Нового Завета и теории ненасилия. Дело не в том, что на одно евангельское изречение возможно привести несколько контрпримеров. Еще раз отметим: обосновывать или отказывать в обосновании теории следует не ссылкой на несколько фраз, а исходя из самой сути христианской философии.

А суть как раз заключается в принципиально иной этике, заложенной в Новом Завете. Она несколько отличается от морали ненасилия, делающей акцент преимущественно на характере действия. Этика Евангелия ? не нормативная, а аксиологическая. Она, на первый взгляд, полна противоречий, как сама жизнь. И разобраться в этих перипетиях возможно, основываясь на единственном правиле, ? утопия. Евангельская этика переносит нравственную оценку поступка с действия на мотив. Именно в этом заложен основной смысл Нагорной проповеди: «Вы слышали, что сказано древним: "не убивай; кто же убьет, подлежит суду". А я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду…» (Мф., 5: 21?22). Христианское понимание добра и зла сводится не к типу действия (насилие или ненасилие), а концентрируется на внутренней направленности воли личности, т.е. либо на утверждение образа Божьего в человеке, либо на его разрушение.

Христианин должен воспитать свою душу в духе веры, любви и милосердия, а дальше: «…Дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые» (Мф., 7: 17), «Добрый человек из доброго сокровища сердца своего выносит доброе, а злой человек из злого сокровища сердца своего выносит злое» (Лук., 6: 45). Это важнейший момент: христианство ? религия любви, а не учение о ненасилии . Это благая весть о победе над смертью, а не над насилием. Можно погибнуть в бою и попасть в рай, а можно никогда в жизни не применить силы, но из-за глубокой внутренней испорченности обречь себя на вечные муки. Важнейшая черта евангельской этики заключается в том, что добро и зло существуют в душе человека до всякого поступка. И высшее выражение добра, доступное личности ? свободное обретение образа Христа, обожение. Тот, кто уверовал, кто возлюбил Спасителя, приняв его всем сердцем, обретает полноту бытия, подлинную жизнь ? «верующий в Меня имеет жизнь вечную» (Иоан., 6: 47). Но внутренне блаженство невозможно без любви к миру, без деятельной помощи своим ближним. Творить добро по-христиански означает жить, как жил Христос и поступать, как Он. Нельзя сказать, что результат поступка не имеет значения. «…По плодам их узнаете их» (Мф., 7: 20). Но результат уже предопределен состоянием души человека.

Однако образ Добра, понятого как духовное совершенство, предполагает в качестве своем другой стороны (если угодно ? в качестве диалектической противоположности) ? непримиримость к злу. Христос, быть может, более чем кто-либо, призывал бороться со злом, корень которого лежит в греховных помыслах человека, в разрушении образа Божьего. Непримиримая борьба с грехом путем духовной и физической аскезы составляет важнейший пункт христианства. Некоторые «отцы Церкви» так и называли свои произведения по аскетике ? «Невидимая брань». Конечно, здесь речь идет не о насилии, а о собственном внутреннем принуждении. Разумеется, Христос нигде не призывает к насильственным действиям; это было бы ужасающим несоответствием самому духу Нового Завета. Но в Нем диалектически сочетаются как смирение, так и величие, как божественная любовь к ближнему и врагу, так и острое неприятие греха.

При этом в Евангелии встречается не только непримиримость Спасителя к греху, но и к грешникам, возомнившим себя праведниками. И первое, в чем она выражается, ? то, что грешник должен быть изобличен в своем заблуждении. Мы так часто встречаем в Священном Писании обращение Христа: «Горе вам, книжники и фарисеи, горе вам, горе вам…». Но далеко не всегда, как это прекрасно показал нам И.А. Ильин, следует ограничиваться устной отповедью. Богочеловек говорит совершенно определенно: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтоб они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас» (Мф., 7: 6). Высшие духовные святыни, составляющие основы человеческой жизни, нельзя отдавать на поругание! Именно в этом суть христианского решения антиномии, указанной нами вначале.

Тот, кто жертвует святынями ради даже самого возвышенного принципа ненасилия, обречен на гибель, как духовную, так и физическую. Если человек отдает то, ради чего жил, за что боролся и страдал, то его жизнь теряет всякий смысл; ему остается только умереть. Поэтому христианская философия говорит своим исповедникам: защищай образ Божий в себе и в других, сокрушай силы, направленные на разрушение в человеке образа Божьего. При этом не дается практической, нормативной регуляции, как защищать. Человеку предоставлена полная свобода в выборе средств, но он должен нести ответственность за свой выбор. В своей борьбе он не должен допускать ни греховных, эгоистических помыслов, ни излишнего насилия, явно превосходящего степень угрозы. И надеяться он должен не на силу оружия, а на силу Правды, которую он защищает с оружием в руках. Христианин бы сказал, что надеяться надо на Бога, о чем и говорится в самом Евангелии: «Когда сильный с оружием охраняет свой дом, тогда в безопасности его имение; Когда же сильнейший его нападет на него и победит его, тогда возьмет все оружие его, на которое он надеялся, и разделит похищенное у него. Кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает» (Лук., 11: 21?23). Отметим: здесь не утверждается требование отказаться от защиты своего дома с оружием в руках. Не говорится, что оборона посредством меча недопустима, поскольку сам меч ? несомненное зло.

Христос Спаситель говорит, что эта оборона должна обращаться за Божьей помощью и уповать только на нее. Конечно, современная теория ненасилия, светская по своим мировоззренческим установкам, отнеслась бы критически к подобным размышлениям. Но спор сейчас идет не о вере, а о том, что Евангелие однозначно не отрицает сопротивление посредством насилия. И, кстати, если христианская этика исходит из того, что Спаситель ? абсолютный пример для подражания, тогда каждый христианин должен идти в самый огонь, на самые страшные муки, как это сделал сам Христос. Именно своим последователям обращены Его слова: «В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир» (Иоан., 16: 33). Совершенно не в духе Евангелия стремление к личной праведности, в ущерб своим ближним, т.е. исповедовать мораль бегства (выражение И.А. Ильина). К такой праведности стремились книжники и фарисеи. Назначение христианина в мире иное: он не боится взять на себя вину и грех, поскольку знает, что есть искупление вины и греха. Тем более заслуживает он искупления и прощения, когда Бог посылает ему тяжкие испытания на верность и силу духа. Прекрасно об этом говорит И.А. Ильин: «При объективном отсутствии праведного исхода самая проблема его оказывается ложною и самое искание его становится безнадежным делом, за безнадежностью которого иногда с успехом укрывается робость и криводушие. Напротив, мужество и честность требуют здесь открытого приятия духовного компромисса … Это есть бескорыстное приятие своей личной неправедности в борьбе со злодеем как врагом Божьего дела» .

Гусейнов А.А. Этика ненасилия // Вопросы философии. 1992. № 3. С. 72.

Толстой Л.Н. Закон насилия и закон любви // Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М., 1956. Т. 37. С. 173.

Ильин И.А. Собр. соч.: В 10 т. М., 1996. Т. 5. С. 142. ( Курсив И.А. Ильина .)

Толстой Л.Н. Закон насилия и закон любви // Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М., 1956. Т. 37. С. 189.

Ильин И.А. Собр. соч.: В 10 т. М., 1996. Т. 5. С. 205. ( Курсив И.А. Ильина .)