Н.А. Гоголин (Пермь)

Защита отечества и проблема насилия ? ненасилия в православном мировоззрении

В сказке Л.Н. Толстого «Об Иване дураке» война тьмутараканского царя с Ивановым народом кончается быстро от того, что дураки не обороняются, а добровольно отдают добро насильничающим солдатам; солдатам становится «скучно» и «гнусно», и войско разбегается. «Читая эту сказку, ? пи- шет И.А. Ильин, ? невольно соглашаешься, что дуракам Иванова царства воевать не стоило» . Далее, в своем произведении «Основное нравственное противоречие войны» он формулирует проблему: «Но если есть в жизни людей такое духовное достояние, которое они любят больше себя и которое стоит защищать хотя бы ценою мучений и смерти, и если этому достоянию грозит опасность от нападений насильников, то как же не отозваться им доброю волею и готовностью на призыв к защите от нападения?» .

При поверхностном рассмотрении этой проблемы, возможности сочетания христианского вероучения с воинским служением по защите Отечества возникают, казалось бы, неразрешимые противоречия.

С одной стороны, вопрос совместимости военной службы с христианским званием определен еще на Церковном Соборе в Арле в 314 г., где впервые Церковь документально засвидетельствовала свое отношение к этому вопросу. «Отлучаются от причастия те христиане, которые бросают оружие во время мира», ? таково постановление Собора.

С другой стороны, как может сочетаться воинское служение, основанное на насилии, с евангельскими истинами, провозглашенными Самим Господом нашим Иисусом Христом: «мир Мой даю вам» (Ин., 14, 27), «не противься злому» (Мф., 5,39); «любите врагов ваших» (Мф., 5,44); «все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мф., 26, 52), которые определяют христианское мировоззрение?

Возникают вполне очевидные вопросы: «Может ли христианин служить в армии, принимать присягу, брать в руки оружие? Не противно ли духу любви христианской посвящать свою жизнь делу, связанному с умениями и навыками нанесения физической боли и даже уничтожения подобных себе людей»? Упрощенные суждения по этой проблеме приводят либо к пацифистским умозаключениям, либо к фанатизму, нетерпимости, агрессивности и мстительности. И та и другая крайности не снимают обозначенное противоречие, а лишь усугубляют его.

Рассмотрение антиномии насилие ? ненасилие представляется наиболее продуктивным в ценностном пространстве от сферы положительных абсолютных ценностей: Добро, Истина, Красота до сферы их противоположностей ? абсолютно негативных ценностей: зло, ложь, «безобразность» и связано с проблемами происхождения зла, природы насилия и возможности применения силы в борьбе со злом . Ключевыми ценностями здесь выступают такие понятия, как «жизнь», «страдание», «спасение», «благополучие», «любовь», «вера», «польза», «наслаждение», «самоутверждение» и другие, которые характеризуются своей разнонаправленностью по всему спектру ценностного пространства.

«Жизнь» ? сама по себе важнейшая положительная ценность, обладающая огромной силой в поведении человека. Человеку свойственно бороться за свою жизнь, стремиться делать ее лучше, краше, обеспеченней, достойней, совершенней. Однако если все это достигается за счет жизней других людей, рассматриваемых как средства, за счет предательства, подавления, порабощения или уничтожения их, то такая жизнь становится злом. И наоборот, когда человек, преодолевая великую силу ценности жизни, отдает ее во имя высших («сверхличных») ценностей ? любви к Богу, любви к человеку («любви к ближнему своему»), то обретает духовную высоту.

Однако здесь необходимо помнить, что любовь как ценность весьма относительна в ценностном пространстве. Любовь к ближнему может быть эгоцентричной. Так, например, материнские чувства, имеющие огромную силу, трансформируют материнскую любовь в безумную любовь, которая абсолютизирует удовлетворение витальных потребностей ребенка, ограждая его от возможных страданий, испытаний, переживаний, так необходимых человеку для духовного его роста. Материнское «не отдам своего сына в армию, потому что в ней "дедовщина" и вообще там опасно» ? характерное проявление безумной любви матери, которая, оберегая свое дитя от земной гибели при защите Отечества, обрекает его на духовную деградацию и духовное падение.

Любовь к ближнему, к которой призывает моральный закон, должна быть направлена, прежде всего, именно на субстанциальное ядро личности (бессмертная душа), а не на личность как члена какого-то коллектива, хотя бы этим коллективом было человечество. Не любовь к человечеству, а любовь к человеку (к «ближнему») есть основное требование этики. Но при этом надо иметь в виду, что любовь к человеку и служение сверхличной и сверхобщественной идее добра, предполагают друг друга и образуют нерасторжимое двуединство.

Видный философ русского зарубежья С.А. Левицкий рассматривал «любовь к человеку неотделимой от любви к сверхличной идее-ценности, усматриваемой нами в этом человеке. Любовь к человеку без императива морального закона не может быть достаточным основанием нравственности, ибо человек как природное и социальное существо не имеет в себе того, что было бы достойно любви в добре. Но следование моральному закону без любви к живому человеку лишает добро конкретности и полноценности. Подлинная любовь к человеку всегда направлена не только на его данную, непосредственно проявляющуюся природу, но и на его идеальный образ. Мы можем прощать человеку его слабости и несовершенства; но если мы теряем из виду идеальный образ его первозданной слабости, то наша любовь становится слепой (безумной. ? Н.Г. ), низводится до уровня естественной склонности или рабской преданности. Слепая любовь к человеку, слепая любовь к Родине (к коллективной личности нации), даже слепая любовь к человечеству не есть еще любовь в добре. Но, с другой стороны, если мы стремимся к благу другого лишь ради уважения к моральному закону, ради любви к идее добра, то мы невольно впадаем в утонченное фарисейство. Ибо любовь к идее добра не есть еще любовь к самому добру, которое носит лично-сверхличный характер. Подлинная любовь в добре всегда совмещает в себе "любовь к ближнему" и "любовь к дальнему"» .

В Евангелии первая заповедь — «возлюби Господа Бога твоего». Заповедь же «возлюби ближнего твоего, как самого себя» дается вслед за первой заповедью, а не прежде нее и не наравне с ней. Но, с другой стороны, любовь к Богу не только не противоречит любви к человеку; сама любовь к человеку, лишенная неиссякаемого источника божественной любви, внутренне скудеет и легко обращается в свою противоположность. Проникновенные слова на эту тему можно найти у Ф.М. Достоевского в «Дневнике писателя» (1876, декабрь, гл. 1, III ): «Любовь к ближнему, составляющая высшую этическую добродетель, невозможна вне любви к Богу. Христианская любовь к ближнему есть всегда любовь "в Боге", ибо сама идея человека как личности заключает в себе абсолютоподобие — Богоподобие, — образ Божий в человеке. Любовь к Богу должна стоять выше любви к человеку, но не противоречить ей. Ибо христианство есть религия богочеловечества, религия, утверждающая внутреннее родство Бога и человека, идею богосыновства. Если любовь к Богу противоречит любви к человеку, то это — признак религиозного фанатизма, создающего себе из Бога метафизического идола».

С предельной ясностью выражена евангельская истина в словах Иисуса Христа: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин., 15, 13). Поэтому воинское служение есть жертвенное служение, так как человек во имя защиты слабых, беззащитных, ближних своих, встав на путь насилия по отношению к злу, сознательно обрекает себя на земную гибель: «ибо все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мф., 26, 52).

Выдающийся русский философ И.А. Ильин весьма убедительно обосновал необходимость такого служения: «Христос учил любви: но именно любовь подъемлет многое: и жертву неправедности, и жертву жизни. Да, взявшие меч погибают от меча; но именно любовь может побудить человека принять эту гибель. Взявший меч готов убить, но он должен быть готов к тому, что убьют его самого: вот почему приятие меча есть приятие смерти, и тот, кто боится смерти, тот не должен браться за меч. Однако в любви не только отпадает страх смерти, но открываются те основы и побуждения, которые ведут к мечу. Смерть есть не только "кара", заложенная в самом мече; она есть еще и живая мера для приемлемости меча. Ибо браться за меч имеет смысл только во имя того, за что человеку действительно стоит умереть: во имя дела Божьего на земле. Бессмысленно браться за меч тому, кто не знает и не имеет в мире ничего выше самого себя и своей личной жизни: ибо ему вернее бросить меч и спасаться, хотя бы ценою предательства и унизительной покорности злодеям. Но за Божие дело — в себе самом, в других и в мире — имеет смысл идти на смерть. Ибо умирающий за него отдает меньшее за большее, личное за сверхличное, смертное за бессмертное, человеческое за Божие. И именно в этой отдаче, именно этою отдачею он делает свое меньшее — большим, свое личное — сверхличным, свое смертное — бессмертным, ибо себе, человеку, он придает достоинство Божьего слуги. Вот в каком смысле смерть есть мера для приемлемости меча» .

Следовательно, воинская служба по защите Отечества как жертвенное служение во имя любви к ближним, по сути, есть святое дело.

«Так слагается один из трагических парадоксов человеческой земной жизни: именно лучшие люди призваны к тому, чтобы вести борьбу со злодеями — вступать с ними в неизбежное взаимодействие, понуждать их злую волю, пресекать их злую деятельность и притом вести эту борьбу нелучшими средствами, среди которых меч всегда будет еще наиболее прямым и благородным. Вести борьбу со злодеями есть дело необходимое и духовно верное; но пути и средства этой борьбы могут быть и бывают вынужденно-неправедные. И вот, только лучшие люди способны вынести эту неправедность, не заражаясь ею; найти и соблюсти в ней должную меру; помнить о ее неправедности, о ее духовной опасности; и найти для нее личные и общественные противоядия. Счастливы в сравнении с ними монахи, ученые, художники и созерцатели: им дано творить чистое дело чистыми руками. Но не суд и не осуждение должны они нести воинам, а благодарность к ним, молитву за них, умудрение и очищение: ибо они должны понимать, что их руки чисты для чистого дела только потому, что у других нашлись чистые руки для нечистого дела. Они должны помнить, что если бы у всех людей страх перед грехом оказался сильнее любви к добру, то жизнь на земле была бы совсем невозможна» .

Война ? дело жестокое. Может ли быть на ней место христианской любви? Или воин должен, забыв о ней, учиться «науке ненависти»? И Священное Писание, и многочисленные примеры из жизни святых говорят нам о том, что нет такого места и времени, когда христианин должен забывать о любви. В старые времена на Руси, вознося молитвы о русском воинстве, сражающемся «за веру, Царя и Отечество», Святая Православная Церковь именовала его воинством христолюбивым. Такое почтенное и поучительное название призывало в первую очередь любить Христа больше и превыше всего, любить не языком и словом, а делом и истиною, т.е. благоговея перед Крестом Его и Евангелием, исполняя святые заповеди Его, убегая невоздержания, сквернословия, лжи, буйства и притеснения ближних, употребляя мужество свое не на поражение только врагов Отечества, а и на низложение своих собственных страстей; одушевляясь к перенесению трудностей звания своего не похвалою только начальников, не достижением внешних, в чем бы они ни состояли, отличий, а постоянно устремляя взор к тем нетленным венцам, которые на главу победителей возложит некогда Сам Владыка неба и земли. Одним словом, надо оставаться христианином во всех своих поступках, мыслях и движениях сердца.

Это непросто. Воинская служба не легка сама по себе. Помимо физических тягот и лишений, она несет с собой необходимость решать нравственные вопросы, находясь вдалеке от дома, родных и близких, от тех, кто мог бы помочь советом. Она требует высочайшего духовного напряжения, особенно трудного для совсем молодых людей, не имеющих достаточного опыта жизни. Но христианин не должен отчаиваться, и чувства беспокойности не должно быть у него. С ним Христос ? Тот, Кто сказал Своим ученикам: «В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир» (Ин., 16,33). С ним Святая Православная Церковь, ежедневно возносящая во святых храмах молитвы «о богохранимой стране нашей, властях и воинстве ее».

Если христианин останется верен своему званию, то он увидит, что воинская служба не только не мешает, но в высшей степени способствует раскрытию христианских добродетелей в человеке. Где еще вы найдете такое служение, которое требовало бы столько самоотвержения, мужества и бодрствования духа?

Разве не само Евангелие учит христиан быть мужественными в борьбе со злом и великодушными к падшим, притесняемым, бедным? Разве не Евангелие призывает исполнять долг свой и повиноваться властям не из страха, но по совести и от души, признавая в установлениях земных волю Отца Небесного? И не в Евангелии разве заповедано радоваться лишениям и недостаткам, приближающим нас к святым и Самому Спасителю нашему? А раз так, то воин, слушающий Слово Божие, будет и львом на поле брани, и агнцем под кровом мирного жителя и среди товарищей по оружию. Он будет послушлив без лицемерия и терпелив без ропота, будет первым в трудах и последним у награды. Там, где неверующий увидит только ущемление своих прав, христианин увидит врачевство, исцеляющее от гордости и научающее смирению. Там, где неверующий ожесточится, христианин пуще возлю- бит Бога.

Не случайно во все времена, включая советские и постсоветские, верующие военнослужащие обращали на себя внимание добросовестным выполнением своих служебных обязанностей. Это обстоятельство не могло остаться незамеченным, и немало командиров и воспитателей в современной российской армии стали практиковать религиозное просвещение личного состава. В войсках стали появляться священнослужители, которые помогают обустраивать православные уголки, молитвенные комнаты и даже храмы.

По данным социологических исследований, проведенных Главным управлением воспитательной работы Министерства обороны Российской Федерации, за десять лет, начиная с 1994 г., количество верующих военнослужащих возросло более чем в три раза. Чем объясняется высокая восприимчивость военнослужащих к религии? Иногда это объясняют как дань моде, но такое суждение выглядит поверхностным.

Воинская служба нередко находится на грани жизни и смерти ? это «последние пределы, которых может достигнуть рассуждающий ум на путях своего естественного развития и самосозерцания» . Следовательно, служба в армии связана с нравственным выбором воина. До этого момента человек может позволить себе быть атеистом. Тезис, что на войне атеистов нет, подтвержден самой жизнью. Именно поэтому в боевых подразделениях и частях, выполняющих задачи в горячих точках, наблюдается больше верующих военнослужащих.

Ильин И.А. Основное нравственное противоречие войны // Собр. соч.: В 10 т. Т. 5. М., 1996. С. 27.

Там же.

Левицкий С.В. Свобода и ответственность: Основы органического мировоззрения и статьи о солидаризме. М., 2003. С. 230.

Левицкий С.В. Свобода и ответственность: Основы органического мировоззрения и статьи о солидаризме. М., 2003. С. 233.

Ильин И.А. О сопротивлении злу силою // Собр. соч.: В 10 т. Т. 5. М., 1996. С. 209.

Там же. С. 210 .

Софроний (Сахаров), архим. Видеть Бога как Он есть. М., 2001. С. 9.